Как бы начало некозалось не хорошим.... Юмор все же есть... И счастливое детство...— Бобы. Не меньше четырех банок бобов. Беззубой ящерице, что придет свататься, хватит за глаза и за уши. Только главное — все проделать вовремя. Подадут ему чай — можно начинать артиллерийский салют.— Я это запомню, — хихикнула Лейла.— И он тоже.
Иногда яркие эмоции...И вот опять его горячее дыхание у нее на губах, и нет на свете больше никого и ничего...Впоследствии Лейла вновь и вновь вспоминала, что же случилось потом, стараясь не упустить ни одной мелочи — ни одного взгляда, вздоха, стона — и тем уберечь от забвения, от небытия. Только время безжалостно, а память несовершенна. Запомнились пронизывающая боль внизу живота, солнечный лучик на ковре, внезапный холод поспешно отстегнутого протеза, ярко-красная родинка в форме перевернутой мандолины, прикосновение его черных кудрей, страх, что их застукают, и восторг, что они такие храбрые, небывалое, неописуемое наслаждение, смешанное с болью, и лицо Тарика, на котором отражалось столько всего сразу: восхищение, нежность, сожаление, смущение и, превыше всего, страстное желание.Потом они суетливо, лихорадочно застегивались, поправляли одежду, приглаживали волосы... И вот они опять сидят рядом на кушетке — раскрасневшиеся, потрясенные, не в силах слова сказать перед грандиозностью события, которое свершилось по их воле.
Страх... - Я же заранее знал, добра она от тебя не наберется! — Ремень трепетал в руках у Рашида, только пряжка звякала.— Прекрати, бас! — резко сказала девчонка. — Рашид, не смей!— Иди к себе!Мариам еще попятилась.— Нет! Не смей!— Убирайся!Рашид замахнулся ремнем на Мариам.И тут — неслыханная наглость! — на руке у него повисла Лейла. Прямо как клещ вцепилась. Муж даже пошатнулся.И не ударил. Взревел только:— Вон!— Твоя взяла. Твоя взяла. Только не бей ее, прошу тебя, не бей. Опомнись.На Мариам будто столбняк напал. А они возились, пихались, препирались, Рашид пытался стряхнуть с себя жену... В какой-то момент Мариам почувствовала, что удара уже не последует.Рашид постоял еще немного со свирепым видом, все лицо мокрое от пота, потом медленно опустил руку с ремнем. Лейла наконец коснулась ногами пола, но руку мужа не выпустила, будто не доверяла.— Я тебе это запомню, — прохрипел Рашид. — Я вам обеим это запомню. Дурака из меня сделать решили? В моем собственном доме? Не позволю.Он свирепо посмотрел на Мариам и подтолкнул Лейлу к двери.Мариам забралась в постель, спрятала голову под подушку и принялась ждать, когда пройдет дрожь.В ту ночь Мариам просыпалась трижды. В первый раз ее разбудил рев ракеты, запущенной откуда-то со стороны Карте-Чара, во второй — плач девочки, убаюкивающее бормотание Лейлы, звяканье ложечки о бутылку. А в третий раз подняться с постели ее заставила жажда.
Вера...— И ты хочешь ехать с моей семьей, — подхватывает молодой человек.— Знаю, мы будем тебе в тягость. Но ты с виду такой отзывчивый, и я...— Хамшира, не тревожься зря. Я понимаю. Я все сделаю. Позволь, я пойду и куплю тебе билеты.— Спасибо, брат. Это доброе дело в глазах Господа, саваб.Лейла достает из-под бурки конверт и протягивает своему спасителю. В конверте тысяча сто афгани — примерно половина всех имеющихся при ней денег. Сколько-то скопила, сколько-то получила за кольцо.Мужчина прячет конверт в карман брюк.— Подожди меня здесь.
Вера продолжала существовать...— Режьте. — Лейла откинулась назад и подогнула колени. — Вытащите его и дайте мне в руки.
Вера которая дала надежду...Последнее время Лейла не так уж часто видела сына. Рашид забирал его с собой в мастерскую, где мальчик сидел под столом и играл обрезками кожи и резины, пока отец тачал обувь. Если Залмай валил на пол стойку с туфлями, отец мягко выговаривал ему; если история повторялась, Рашид откладывал молоток, сажал сына на стол и долго увещевал.Его долготерпение было подобно глубокому, никогда не пересыхающему колодцу.
Автор даже дает ощущение второго момета, инных героев.
Лейла осторожно делает шаг к нему. Еще один. И еще.А потом срывается с места и бежит навстречу.
